«Ныне и присно» - Страница 8

— Свекровь моя покойная из лопарей… — неуверенно напомнила Агафья.

Нойд похмыкал, почухал в затылке. Вплетенные в косички резные фигурки перекатились со спины на грудь.

— Верно говоришь, — согласился он. — Была такая… Без отцова позволения за русским пошла… Думаешь, сайво о ее внуке заботиться будут?

Агафья промолчала. По щеке, блеснув отраженным светом, прокатилась слеза.

Прошлое ли, кошмар очередной, а видеть неподдельное горе и оставаться безучастным — невмоготу!

— Че кочевряжишься, дед? — ядовито поинтересовался Сергей — Цену набиваешь? Грош тебе цена в базарный день. И сам ты пенек замшелый, и бубен твой гнилой, и травки выдохлись!

— Молчи, сынок!

Агафья метнулась к Сергею, широкие рукава сарафана взвились, как крылья спасающей цыпленка клуши. Нойд меленько захихикал.

— Совсем ожил. Хорошо. Давно, однако, пора!

Агафья замерла… Сергей, только сейчас сообразив, что из одежды на нем разве что пара шрамов, мучительно покраснел и потянул на себя лежавшую под ногами оленью шкуру.

— Замерз? — по-своему понял нойд. — Ничо, скоро согреешься… Ты, баба, — обратился он к Агафье, — про ворвань не забудь. Полбочонка сейчас дашь — за труды, да бочонок когда сын совсем здоров будет.

— Побойся Христа, Сыйт! — ахнула Агафья. — В мае немцы каянские побережье зорили, мало до Умбы не дошли и ты туда же последнее отнимать! У меня кита в подполе нет — где столько ворвани взять?

— Мне ваша вера не указ — у лопарей свои боги, — мрачно отрезал нойд и, остывая, проворчал, — сын твой не лопарь, сайво помогать не будут… Хочешь, чтоб я за Тимшу Каврая просил? Ворвань неси. Нет — твое дело.

— Каврая?! Ты можешь… — Агафья осеклась, прикрыла рот ладонью, словно хотела загнать обратно невольно вырвавшееся имя.

— Могу, — согласился нойд, — или своему богу молись пусть он Тимшу лечит.

— Будь по-твоему, Сыйт, — Агафья сникла, побрела к выходу. Сергей, забыв о наготе бросился следом.

— Зачем побежал? — властно окрикнул нойд. — Тебе наружу ходу нет!

В глазах шамана вспыхнуло черное пламя, окатив Шабанова сковавшим члены холодом.

«Вконец оборзел, лопарь занюханный!» — озлился Сергей. Он вскочил… точнее, попытался вскочить — ноги внезапно подкосились, юноша грузно упал на шкуры.

Нойд одобрительно покивал.

— Сиди тама, однако. Вечером к сейду пойдем, Каврая просить, чтобы тебя лечил.

Шабанов зло скрипнул зубами, но промолчал.

Любого северянина спроси — что такое сейды? Если хоть раз в сопки хаживал, сразу скажет — священные камни лопарские… а кто такой Каврай? И почему Агафья так шарахнулась?! Забытый божок? В двадцать первом веке другим идолам молятся — с электронной начинкой… Шабанов поморщился. Где они, эти идолы? И что с них толку?

Встать по-прежнему не удавалось — кое-какая сила таки у шамана была…

«Экстрасенс хренов…» — Сергей пожал плечами и неожиданно для себя зевнул — «Подумаешь… Ни моря вокруг, ни акул… можно и поспать, раз ночью не пришлось…»

Он закутался в сшитый из оленьих шкур спальный мешок-рову, поворочался, устраиваясь поудобнее…

«К науке обращаться бесполезно, так может, у шамана что получится…» — подумалось напоследок.

Толчок в плечо вернул к действительности. Шабанов лениво потянулся…

«Сейчас открою глаза, а за окном — Мурманск… Главное — очень этого хотеть… Ну, открываю…»

Родной двухкомнатной квартирой и не пахло — все та же лопарская тупа, низкий закопченый потолок и маячащая рядом хитрая рожа нойда по имени Сыйт.

— Проснулся? — не то спросил, не то констатировал нойд. — Хорошо. Вставай, к сейду пойдем.

На колени Сергею полетела длинная — до колен — шерстяная рубаха-юпа и яры — шитые из оленьией шкуры колготы. Рядом тяжело грюкнули просмоленые боты-тобурки. Нойд распахнул надсадно заскрипевшую дверь, кряхтя выбрался из тупы.

— Торопись, однако, — нетерпеливо бросил он со двора. — Луна уйдет, до следующей у меня жить будешь… Придется Агафье всю оставшуюся ворвань отдавать.

Торчать целый месяц в тесной лопарской хибаре Сергею не хотелось вовсе, и он послушно заторопился.

В трех шагах от тупы шамана дожидался большой грустноглазый олень. Быка донимали оводы — он вскидывал голову, чесал бока разлапистыми рогами. На оленьей спине вороньим гнездом приткнулось сплетенное из березовых прутьев вьючное седло. Неподалеку от избушки белела ягельная полянка, олень периодически тянулся в ту сторону, однако с места не сходил, словно привязанный невидимой веревкой.

— Кавраю подарок, — сообщил нойд, пристраивая на седле большую кожаную суму-кису. — Каврай подарки лю-юбит…

Шабанов так и не понял, что он имел в виду — оленя или содержимое кисы, но переспрашивать не стал — видно будет, не его — Серегу, — и ладно.

Шли долго. Прозрачная луна бесшумным привидением карабкалась по светло-голубому ночному небу. Выше и выше.

— Быстрее надо, однако, — буркнул недовольно Сыйт и прибавил шагу. Сергей старался не отставать. Получалось плохо — непривыкшие к лопарской обуви ноги покрылись волдырями, пятки горели, как ошпаренные. Последний час он шел, не замечая ничего вокруг, и потому едва не сбил с ног резко остановившегося нойда.

Сыйт даже не обернулся. Негромко бормоча, он поклонился гряде потрескавшихся, выветренных скал.

И где здесь Кавраев сейд? Сергей очумело прокрутил головой — ветер и время превратили скалы в череду сурово глядящих лиц.

— Сайво, — торжественно пояснил Сыйт, — праудедки наши. Отсюда и до Каврая два шага…