«Ныне и присно» - Страница 47

— Тебе и объяснять, — резонно заметил Тимша.

— Может, ко мне зайдем? — нерешительно предложил Венька и, пересилив себя, добавил. — а то я один идти боюсь…

— Шишей бояться не надо, — наставительно заметил Тимша. — Пусть они боятся!

И он показал Веньке аккуратно завернутый в мешковину топор.

Снова стелется под ноги потемневшая от дождей грунтовка… радости от нее нынче совсем никакой.

«Жалко Веньку — учился, жил не тужил, а тут на голову дремучий помор свалился… Да еще ухорезы со своей гнусью… Такое кого хочешь с ног собьет.»

Шабанов покосился на понуро бредущего Веньку.

«Хороший парень, настоящий друг… а что растерялся, так немудрено… и вообще, не ему, Тимше, набег проспавшему, осуждать…»

* * *

Разболтанный звонок на дверях леушинской квартиры. Старый, похожий на заводной ключик от детской игрушки — покрутишь, он и затренькает… Для Веньки — седая древность, а для Шабанова…

Треньк-треньк, треньк-треньк…

За дверью слышна возня — лампочка на площадке сгорела, в глазок пришедших не видно.

— Кто там?

— Кто-кто… дед Пихто! — огрызнулся Венька, на глазах обретая привычное нахальство.

Открывается дверь, в падающем из прихожей свете стоит венькина мамаша — худая, рыжая и длинноносая — сразу видно, в кого Венька пошел.

— Ага, и собутыльничек заявился! — не сулящим ничего доброго тоном восклицает она. — Заходи, Сереженька, заходи. Папа наш совсем недавно о тебе вспоминал…

«Петр Денисович еще тот фрукт, — просыпается серегина память. — Приятный… как зубная боль.»

Настроение, и без того паршивое, испортилось напрочь. Тимша обреченно вздохнул.

«Поторопился я Веньку материнской копией объявлять», — мысленно усмехнулся Тимша, глядя на Петра Денисовича Леушина. По облику хозяина было совсем нетрудно представить, каким станет Венька лет через тридцать — с глубокими залысинами, толстыми линзами очков и сытенько круглящимся пузиком.

Леушин-старший сидел в глубоком кожаном кресле, сложив на животе пухлые, не знавшие черной работы руки.

— Та-ак, молодой человек, — звучным баритоном произнес Петр Денисович. Обращался он исключительно к Тимше, уделив сыну не больше секунды внимания. — Проходите, проходите. Мы как раз о вас вспоминали! Оч-чень вовремя вы заявились…

Речь Леушина-старшего живо напомнила Тимша крадущуюся к добыче лисицу — тишком, тишком, да ка-ак прыгнет!

«Теперь понятно, за что его Серега зубной болью обозвал», — угрюмо подумал Тимша.

— Да вы садитесь, юноша, — продолжал журчать Петр Денисович. Великосветские манеры диссонировали с пузырящимися на коленях «трениками» и не первой свежести майкой, но Леушина-старшего это не смущало. — Садитесь. Разговор, я думаю, у нас будет до-олгий!

«Этот все жилы вытянет, пока до сути доберется!» Тимша глубоко вдохнул и, перебив Леушина-старшего, выпалил:

— Чего рассусоливать? Говорите, чем не уноровил?

Хозяин дома поперхнулся, глаза за очечками неприятно сощурились.

— Любите прямоту, милейший? Извольте! — процедил он… и сорвался на крик. — Я хочу знать, с какой стати ты взялна себя право распоряжаться судьбой моего сына? Кто ты такой? Алкоголик! Безотцовщина!

Переход на «ты», последовавшая за ним ругань настолько не соответствовали тщательно культивируемому образу интеллигентного родителя, что стоявший за тимшиной спиной Венька пораженно охнул.

— А ты что здесь ошиваешься? — соизволил заметить сына Петр Денисович. — Пшел вон! Раздеваться и спать! Наверняка в очередной забегаловке нажрался!

Венька набычился, еще больше став похожим на родителя. — Не ори! Ни фига не знаешь, а пасть шире плеч раззявил! Никуда я не уйду, понял?!

Петр Денисович побагровел. На миг Тимше почудилось, что кровь тугой струей плеснет из ушей… даже отшатнулся…

— Вот! Вот оно, следствие беспутной жизни! — театрально воскликнул Леушин-старший, едва к нему вернулся дар речи. — Мой сын! Мой родной сын!!! Не-ет, это нельзя спускать с рук!

Петр Денисович начал привставать… на его пути тут же возник Тимша.

— И впрямь, выслушали бы сперва, — буркнул он, с трудом удержав готовую вырваться злость.

Петр Денисович рухнул обратно в кресло. Майка задралась, явив миру розовое поросшее рыжими волосиками пузо.

— Даже так? — саркастично воскликнул он. — У вас, господа мои, есть что сказать? Хорошо, я слушаю.

Шабанов повернулся к Веньке.

— Давай ты, у тебя язык лучше подвешен.

Леушин-младший словно ждал команды — слова хлынули потоком — сумбурно, перескакивая с события на событие, запинаясь, возвращаясь к сказанному — лишь бы услышали.

Единственное, что осталось за рамками — история Тимши.

По причине ее совершенной невероятности.

— Да… — протянул Петр Денисович, убедившись, что сын сказал, что хотел. — Ну и наплел. Прямо детектив какой-то: богатые иностранцы, битвы с мафией… Ты книжки писать не пробовал?

— Так я и знал, что ты не повершиь…

Венька полез в карман, на журнальный столик шлепнулся завернутый в обрывок газеты маленький сверток.

— На, посмотри.

Петр Денисович пренебрежительно скривился:

— Это что? Гильзы с места ваших боев?

Холеная кисть потеребила сверток… на стол выкатился посиневший обрубок бандитского пальца.

— Ай! — взвизгнул Петр Денисович, отбрасывая в сторону ужаснувший предмет. — Уберите эту гадость! Немедленно!!!

Венька послушно завернул обрубок в побуревшую от натекшей крови газету.

Петр Денисович яростно тер ладонью о штаны, словно хотел стереть саму память о прикосновении к мертвой плоти.