— Что еще за «крыша» такая? — нарушил молчание Тимша.
Венька невесело хмыкнул.
— Бандюки. Не заплатишь — гараж разворотят, или нам головы поотрывают. У вас, небось, таких не было?
— Лихих людишек-то? Отчего ж, были… Разве что не подолгу — у нас ведь как? Хочешь удаль показать — в Каянь иди, а те, кто своих зорить повадился… в лесу пропадали.
Последние слова прозвучали со странной многозначительностью. Венька по-новому вгляделся в друга… Тимшины глаза горели мрачным боевым огнем…
— Их ведь много, Шабанов, — со вздохом протянул Леушин. — Не отмашемся. Да и не сами они по себе…
Тимша обернулся — Леушин понуро смотрел в пол, руки бесцельно теребили лохматящийся недоободранной корой еловый прут.
«Совсем парень скис, — участливо подумал Тимша, — надо бы оживить чутка…»
— Плюнь, Венька! — Тимша постарался беззаботно улыбнуться. — Там видно будет. Я о другом думаю — что мы все работа да работа? Может, погуляем малехо? Денег—то чай на гулянку заработали.
Привыкший к мрачноватому характеру приятеля Венька аж глаза выпучил, а изумленно приоткрывшийся рот окончательно придал ему сходство с морским окунем. Тимша хмыкнул и, чтобы не было сомнений, добавил:
— Хватит шары таращить. Веди-ко, где наливают — проветрится надо.
Леушин натужно проглотил застрявший в горле комок.
— Ну ни фига себе! — изумленно вымолвил он. — Наверно в лесу медведь сдох!
— И волки разбежались, — нетерпеливо подтвердил Шабанов. — Так мы идем куда-нибудь, или так и будем посреди гаража торчать?
— Идем, идем, — торопливо подтвердил Венька. — Тут одна подруга хвастала, мол, у них корпоративная вечеринка намечается… Девок полно будет, — Леушин заметил непонимание и тут же пояснил, — ну, хозяин решил работников напоить — фирме десять лет стукнуло. А у него работники — девки одни.
— Тогда чего ждем? — Тимша подтолкнул Веньку к выходу из гаража. — Нам еще переодеться надо. Да смолу отмыть. Иначе как девок охмурять-то? За чертей примут.
В зале полумрак… Вообще на дворе век полумрака. Люди боятся яркого света… как вставшие из могилы равки. Хотя… зря он так уж строго — при свете было бы хуже… а так, будто в кольский кабак попал — сейчас из-за дальнего стола поднимется Суржин и заорет, что любого с одной плюхи завалить сумеет… Тимша встрепенулся, даже пошарил взглядом… и опомнился. «Нет, не встанет — помер Суржин, четыреста лет, как помер…»
Булькает, наполняя стакан, дорогая водка, Тимша кивает осоловевшему Веньке — будь здрав, приятель! Выпивка льется в глотку, смывая накопившуюся в душе горечь… Чего былое поминать — о жизни думать надо. Вона, справа какие девки ядреные шипучим вином наливаются… Еще и глазками постреливают!
На эстраде играет оркестрик. Не вопящий сквозь грохот колонок ди-джей с допотопным винилом под руками, а настоящий, пусть немного фальшивящий, но живой оркестрик.
У подножия топчутся пары, целуются, не обращая внимания на окружающих. Дамы висят на шеях пьяноватых кавалеров, груди расплюснуты о потные рубашки. Меж телами ни малейшего просвета, отчего кажется, что пары слиплись навечно, может быть даже срослись, как сиамские близнецы — таких намедни по телевизору показывали…
Кружится голова… да и тело налилось пьяной тяжестью, словно и не закусывал жирной семгой с намазанной маслом пшеничной булкой…
— А что, брат Венька? — расплывается в улыбке Шабанов. — Водку-то пьянствовать и дома могли. Пошли, попляшем!
— Ага, ты напля-ик! — шешь! — лыбится Венька. — Всех телок перепугаешь, лось древне-ик! — русский! Присмотрись сперва, как надо! — Венька тыкает рукой в танцующих, попутно смахивая на пол тарелку с остатками салата. Тут же рядом возникает предельно вежливый официант, собирает осколки.
— Не волнуйтесь! — успокаивает он. — Просто доплатите немного — за посуду.
Тимша хмыкает — подумаешь, тарелка! — и встает. Сегодня он будет танцевать. Обязательно. Пусть даже по-новомодному — в облипку.
Стоит ему подойти к эстраде, как музыка смолкает, пары тянутся к столам, где ждут теплая водка и остывшие закуски. Напротив Тимши, почему-то в одиночестве — стройная длинноволосая брюнетка. Ножки в изящных туфельках, юбчонка в две ладошки шириной… если венькиными мерить. Полные груди соблазнительно белеют в узком глубоком вырезе блузки… А лицо! Хороша девка… жаль, пьяна, как последний лопарь. Даже глаза остановились, ровно кого вдалеке узрели. Нельзя так девке пить. Лихих людишек нынче много развелось. Надо бы за ней приглядеть…
Пауза кончилась, гитарист выдал длинное соло, ударник, дожевывая, бутерброд прошелестел метелкой по сияющей тарелке… Самое время приглашать… А как?
Тимша все же подался вперед, когда между ним и девицей втерся невесть откуда взявшийся Леушин.
— Вы позволите? — проворковал он, хватая девицу за талию. Тонкие руки сомкнулись на венькиной шее. Серебряное колесико браслета изящно скатилось к остренькому локотку…
«Ну Венька! Ну гад! Видел же, что я к ней… Может, в ухо засветить? Не-е, обоих уроню… — Тимша громко засопел. — Ладно, пусть живет. Для меня другая девка отыщется.»
Шабанов повернулся к залу, глаза сумрачно высматривали девицу потрезвее. Повисшая на Леушине девица оступилась, туфелька с длиннющим каблучком-шпилькой отлетела под ноги Тимше. Следом за туфелькой, теряя равновесие посунулся Венька.
— К-куды, оболтус! — рявкнул Шабанов, подхватывая приятеля. — Встал? Вот и стой! И девку держи, чтоб не упала.
Шабанов кряхтя опустился на колени, прямо перед носом замаячила обтянутая прозрачным капроном ножка.