«Ныне и присно» - Страница 38

— Эй, колтун! Наверх хоти!

В яму сверзилась длинная суковатая жердь. Сергей упрашивать не заставил, но и вылезти не сумел — подвело вывихнутое плечо. Дважды непослушное тело расплескивало перемешанную с искрами льдинок грязь, и дважды он заставлял себя подниматься. Бонды терпеливо ждали, пока колдун не исполнит положеный по русскому канону ритуал.

— Юхо скасал, русска жег, русска пускай рапотает! — сообщил опасливо отступивший финн, когда перемазанный с ног до головы Шабанов появился над краем ямы.

— С-сначала ед-да и-и с-сухая о-одежда, — язык не слушался, зато глаза сверкали таким жутким лихорадочным блеском, что финн торопливо стянул с плеч старенький латаный-перелатаный кафтан.

— Фосьми! Моя еще есть!

Мокрая рубаха повисла на скрюченной обугленной сосне, нагретый бондом кафтан обтянул грудь.

— Как по мне шито, — удовлетворенно отметил Сергей и, не сдавая завоеванных позиций, грозно добавил, — а еда где?

Вся кухня состояла из одного закопченого котла, ведер на десять емкостью. Найденного среди развалин монстра откатили на окраину сожженного хутора, к поваленной березе. Густая, не успевшая облететь крона закрывала от ветра наскоро сложенный очаг, шелест желтой листвы дарил призрак уюта.

Ему досталось полмиски горячей каши. Крупы Сергей не опознал — дома каш не готовили. Да и какая разница? Он глотал — обжигаясь, понимая что долго рассиживаться не дадут, и, все равно, властный голос прозвучал раньше, чем у миски показалось дно.

— Мноко ета — жифот полеть путет.

Не надо и глаз поднимать, чтобы узнать до тошноты надоевшего шведа. Отвечать ему — время драгоценное тратить…

— Дай доесть! — буркнул таки Сергей.

Швед заржал. Над головой стремительно мелькнула тень. Сергей прикрыл миску локтями, но удара так и не последовало.

— Тоеттай! Фремя есть!

С чего бы Кафти такой добрый? Новую пакость готовит? Сергей ждал, ждал, но ничего не происходило… Наконец ложка заскребла по дну, вылавливая прилипшие к миске крупинки.

— Куда теперь? — угрюмо спросил Шабанов поднимаясь.

Кафти, вместо ответа, пронзительно свистнул. От сидящих на поваленной березе воинов отделились двое — оба в покрытых сажей кожаных куртках, заросшие бородами до самых глаз. Вся разница, что у одного борода по-молодому черная, а у другого наполовину побелеть успела. Крепкие вояки — один другого здоровее. У обоих в руках длинные толстые пики, за поясами — по топору. Шведы. Наверняка шведы — уж больно гонористые, финские бонды попроще…

— Терефо рупить путешь!.. — Кафти ухмыльнулся, ехидно добавил, — Терефо попатешь, терефо с места не хотит!

Вчерашнее позорище вспомнил, сообразил Шабанов.

— Не боишься топор давать? — столь же ехидно ответил он. — Топор, не меч — его-то я в руках держивал!

Кафти что-то пролаял воинам — видимо, перевел. Один из громил — тот, что помоложе — выразительно глядя на Серегу, небрежно вытащил топор… и, в следующий миг, окутался всполохами с визгом пластавшей воздух стали.

— Свен тоше… тершифал! — охотно пояснил Кафти.

До леса от сгоревщего хутора — рукой подать. Молодой облюбовал сосну, седобородый же постучал обухом топора по наособицу стоящей ели, довольно кивнул…

Сергей пренебрежительно скривился — елка одинокая, а потому черезчур ветвистая, и растет на болотине — древесина трех лет в стене не выстоит, сгниет. Даже в Тимшиной памяти рыться не надо. Откуда такие лесорубы взялись? Из тундры что ли? Кроме камня да торфа не видели ничего? С другой стороны, а ему-то что за дело?

— Тафай, тафай! — седобородый пихает в руки топор и хлопает ладонью по дереву. — Тафай, русс!

«Крайне ограниченный словарный запас, не пообщаешься», — мысленно отметил Шабанов.

Собственно, говорить со шведом и не о чем — так, повыспросить чего… Кто хутор спалил, к примеру. Хотя, на такой вопрос, обухом в лоб ответить могут… или даже не обухом.

Сергей обошел вокруг ели, прикидывая, куда лучше ронять, отточенный топор легко смахнул мешающие ветви… тут же напомнило о себе вывихнутое плечо… Ничего, разработается…

Пики дружно уперлись в потрескивающий ствол, ель дрогнула, макушка описала широкую дугу, ломая кусты рухнула вершинкой от будущего хутора. Молодой вернулся к белевшей не шибко глубоким зарубом сосне.

— Лес рубить — не топором перед носом махать, — съехидничал Шабанов. Вслух. Чего стесняться? Все равно не поймут.

Шведы поняли — по выражению лица, по интонации… Шабанов поднялся с земли, рукавом утер текущую из носа кровь.

— Тафай, тафай!

Сергей вздохнул и принялся обрубать сучья.

В полдень принесли обед. Шведам. Седобородый кивком указал на очередную ель, сплюнул уже привычное «тафай».

Спустя четверть часа миска с объедками плюхнулась на покрытую опавшей хвоей землю. Седобородый ухмыльнулся. Толстый, как сарделька, палец поманил Шабанова.

— Käka, ryza fähund! Ivar är blidher i dagher! /Жри, собака русская! Ивар сегодня добрый! (древнешведск.)/

«Предлагает доесть… Выживать надо — как без еды?»

Ощутив мысль, заурчал голодный желудок. «Или отвернуться? Не хрен и жрачки — брюхо раздразнить, да немчуру потешить…» Сергей неуверенно шагнул к миске.

— Till knär, ryza skurk! /На колени, русская скотина! (древнешведск.)/ — седобородый широко расставил руки и пригнул голову, показывая, что хочет от Шабанова. Названный Свеном угрожающе схватился за пику.

«Вон что придумали!» Решение пришло само — Сергей сделал еще один шаг, остановившись над миской… и плюнул в самую середку.